ВЗЛОМ

...Дверь открылась так тихо, что вор ничего не услышал. Но, к его великому изумлению, комната неожиданно осветилась. Он обернулся.
- Добрый вечер, дорогой господин Кадрусс! - сказал Монте-Кристо. Что это вы делаете здесь в такой поздний час?
- Аббат Бузони! - воскликнул Кадрусс.

И, не понимая, каким путем очутился здесь этот странный посетитель, раз он закрыл обе двери, он выронил связку отмычек и замер, как в столбняке.

Граф стал между Кадруссом и окном, отрезав таким образом перепуганному вору единственный путь отступления.
- Аббат Бузони! - повторил Кадрусс, оторопело глядя на графа.
- Да, аббат Бузони! - сказал Монте-Кристо, - он самый, и я очень рад, что вы меня узнали, дорогой господин Кадрусс; это доказывает, что у вас хорошая память, потому что, если я не ошибаюсь, мы не виделись уже лет десять.

Это спокойствие, эта ирония, этот властный тон внушили Кадруссу такой ужас, что у него закружилась голова.
- Аббат! - бормотал он, стискивая руки и стуча зубами.
- Итак, мы решили обокрасть графа Монте-Кристо? - продолжал мнимый аббат.
- Господин аббат, - прошептал Кадрусс, тщетно пытаясь проскользнуть мимо графа к окну, - господин аббат, я сам не знаю... поверьте... клянусь вам...
- Вырезанное стекло, - продолжал граф, - потайной фонарь, связка отмычек, наполовину взломанный секретер - все это говорит само за себя.

Кадрусс беспомощно озирался, ища угол, куда бы спрятаться, или щель, через которую можно было бы улизнуть.
- Я вижу, вы все тот же, господин убийца, - сказал граф.
- Господин аббат, раз вы все знаете, вы должны знать, что это не я, это Карконта; это и суд признал: ведь меня приговорили только к галерам.
- Разве вы уже отбыли свой срок, что опять стараетесь туда попасть?
- Нет, господин аббат, меня освободил один человек.
- Этот человек оказал обществу большую услугу.
- Но я обещал... - сказал Кадрусс.
- Итак, вы бежали с каторги? - прервал его Монте-Кристо.
- Увы, - ответил перепуганный Кадрусс.
- Рецидив при отягчающих обстоятельствах?.. За это, если не ошибаюсь, полагается гильотина. Тем хуже, диаволо, как говорят остряки у меня на родине.
- Господин аббат, я поддался искушению...
- Все преступники так говорят.
- Нужда...
- Бросьте, - презрительно сказал Бузони, - человек в нужде просит милостыню, крадет булку с прилавки, но не является в пустой дом взламывать секретер. А когда ювелир Жоаннес отсчитал вам сорок пять тысяч франков за тот алмаз, который вы от меня получили, и вы убили его, чтобы завладеть и алмазом и деньгами, вы это тоже сделали из нужды?
- Простите меня, господин аббат, - сказал Кадрусс, - вы меня уже спасли однажды, спасите меня еще раз.
- Не имею особого желания повторять этот опыт.
- Вы здесь один, господин аббат? - спросил Кадрусс, умоляюще складывая руки. - Или у вас тут спрятаны жандармы, готовые схватить меня?
- Я совсем один, - сказал аббат, - и я готов сжалиться над вами, и, хотя мое мягкосердечие может привести к новым бедам, я вас отпущу, если вы мне во всем признаетесь.
- Господин аббат, - воскликнул Кадрусс, делая шаг к Монте-Кристо, - вот уж поистине вы мой спаситель...
...- Черта с два! - воскликнул Кадрусс, выхватывая нож и ударяя графа в грудь. - Ничего ты не скажешь, аббат!

К полному изумлению Кадрусса, лезвие не вонзилось в грудь, а отскочило.

В тот же миг граф схватил левой рукой кисть Кадрусса и сжал ее с такой силой, что нож выпал из его онемевших пальцев и злодей вскрикнул от боли.

Но граф, не обращая внимания на его крики, продолжал выворачивать ему кисть до тех пор, пока он не упал сначала на колени, а затем ничком на пол.

Граф поставил ногу ему на голову и сказал:
- Следовало бы размозжить тебе череп, негодяй.
- Пощадите, пощадите! - кричал Кадрусс.

Граф снял ногу.
- Вставай! - сказал он.

Кадрусс встал на ноги.
- Ну и хватка у вас, господин аббат! - сказал он, потирая онемевшую руку. - Ну и силища!
- Молчи! Бог дает мне силу укротить такого кровожадного зверя, как ты Я действую во имя его, помни это, негодяй. И если я щажу тебя в эту минуту, то только для того, чтобы содействовать промыслу божию.
- Уф! - пробормотал Кадрусс, с трудом приходя в себя.
- Вот тебе перо и бумага. Пиши то, что я тебе продиктую.
- Я не умею писать, господин аббат.
- Лжешь; бери перо и пиши.

Кадрусс покорно сел и написал:

"Милостивый государь, человек, которого вы принимаете у себя и за которого намереваетесь выдать вашу дочь, - беглый каторжник, бежавший вместе со мной с Тулонской каторги; он значился под N 59, а я под N 58.
Его звали Бенедетто; своего настоящего имени он сам не знает, потому что он никогда не знал своих родителей".

- Подпишись! - продолжал граф.
- Вы хотите погубить меня?
- Если бы я хотел погубить тебя, глупец, я бы отправил тебя в полицию; к тому же, когда эта записка попадет по адресу, тебе, по всей вероятности, уже нечего будет опасаться; подписывайся.

Кадрусс подписался.
- Пиши: Господину барону Данглару, банкиру, улица Шоссе-д'Антен.

Кадрусс надписал адрес. Аббат взял записку в руки.
- Теперь уходи, - сказал он.
- Каким путем?
- Каким пришел.
- Вы хотите, чтобы я вылез в это окно?
- Ты же влез в него.
- Вы замышляете что-то против меня, господин аббат?
- Дурак, что же я могу замышлять?
- Почему вам не выпустить меня через ворота?
- Зачем будить привратника?
- Господин аббат, скажите мне, что вы не желаете моей смерти.
- Я хочу того, чего хочет господь.
- Но поклянитесь, что вы не убьете меня, пока я буду спускаться.
- Какой же ты трусливый дурак!
- Что вы со мной сделаете?
- Об этом тебя надо спросить. Я пытался сделать из тебя счастливого человека, а ты стал убийцей!
- Господин аббат, - сказал Кадрусс, - попытайтесь в последний раз.
- Хорошо, - сказал граф - Ты знаешь, что я всегда держу свое слово?
- Да, - сказал Кадрусс.
- Если ты вернешься к себе домой цел и невредим...
- Кого же мне бояться, кроме вас?
- Если ты вернешься домой цел и невредим, покинь Париж, покинь Францию, и, где бы ты ни был, до тех пор, пока ты будешь вести честную жизнь, ты будешь получать от меня небольшое содержание; ибо, если ты вернешься домой цел и невредим, то...
- То?.. - спросил дрожащий Кадрусс.
- То я буду считать, что господь простил тебя, и я тоже тебя прощу.
- Вы меня до смерти пугаете - пробормотал, отступая, Кадрусс.
- Теперь уходи! - сказал граф, указывая Кадруссу на окно.

Кадрусс, еще не вполне успокоенный этим обещанием, вылез в окно и поставил ногу на приставную лестницу. Там он замер, весь дрожа.
- Теперь слезай, - сказал аббат, скрестив руки.

Кадрусс, наконец, уразумел, что с этой стороны ему ничего не грозит, и стал спускаться. Тогда граф подошел к окну со свечой в руке, так что с улицы можно было видеть, как человек спускается из окна, а другой ему светит.
- Что вы делаете, господин аббат? - сказал Кадрусс. - А если патруль...
И он задул свечу.

Затем он продолжал спускаться; но совершенно успокоился лишь тогда, когда ступил на землю.

Монте-Кристо вернулся в свою спальню и, окинув быстрым взглядом сад и улицу, увидел сначала Кадрусса, который, спустившись в сад, обошел его и приставил лестницу в противоположном конце ограды, для того чтобы перелезть не там, где он влезал.

Потом, взглянув опять на улицу, он увидал, как поджидавший человек побежал по улице в ту же сторону, что и Кадрусс, и остановился как раз за тем углом, где тот собрался перелезть.

Кадрусс медленно поднялся по лестнице и, добравшись до последних перекладин, посмотрел через ограду, чтобы убедиться в том, что улица безлюдна.

Не было видно ни души, не слышно было ни малейшего шума.

Часы Дома Инвалидов пробили час.

Тогда Кадрусс уселся верхом на ограду и, подтянув к себе лестницу, перекинул ее через стену; затем принялся снова спускаться, или, вернее, стал съезжать по продольным брусьям с ловкостью, доказывающей, что это упражнение ему не внове.

Но, начав съезжать вниз, он не мог уже остановиться. Хоть он и увидел, уже на полпути, как из-за темного угла выскочил человек; хоть он и увидел, уже касаясь земли, как тот замахнулся на него рукой, - но раньше, чем он успел принять оборонительное положение, эта рука с такой яростью ударила его в спину, что он выпустил лестницу с криком:
- Помогите!
Тут же он получил новый удар в бок и упал.
- Убивают! - закричал он.

Противник вцепился ему в волосы и нанес ему третий удар в грудь.

На этот раз Кадрусс хотел снова крикнуть, но издал только стон, истекая кровью, тремя потоками струившейся из трех ран.

Убийца, увидав, что жертва больше не кричит, приподнял его голову за волосы; глаза Кадрусса были закрыты, рот перекошен. Убийца счел его мертвым, отпустил его голову и исчез.

Тогда Кадрусс, поняв, что он ушел, приподнялся на локте и из последних сил крикнул хриплым голосом:
- Убили! Я умираю! Помогите, господин аббат, помогите!

Этот жуткий крик прорезал ночную тьму. Открылась дверь потайной лестницы, затем калитка сада, и Али и его хозяин подбежали с фонарями.

ДЕСНИЦА ГОСПОДНЯ

Кадрусс все еще звал жалобным голосом:
- Господин аббат, помогите! помогите!
- Что случилось? - спросил Монте-Кристо.
- Помогите! - повторил Кадрусс. - Меня убили.
- Мы идем, потерпите.
- Все кончено! Поздно! Вы пришли смотреть, как я умираю. Какие удары! Сколько крови!
И он потерял сознание.

Али и его хозяин подняли раненого и перенесли его в дом. Там Монте-Кристо велел Али раздеть его и увидел три страшные раны.
- Боже, - сказал он, - иногда твое мщение медлит; но тогда оно еще более грозным нисходит с неба.

Али посмотрел на своего господина, как бы спрашивая, что делать дальше.
- Отправляйся в предместье Сент-Оноре к господину де Вильфор, королевскому прокурору, и привези его сюда. По дороге разбуди привратника и пошли его за доктором.

Али повиновался и оставил мнимого аббата наедине с Кадруссом, все еще лежавшим без сознания.

Когда несчастный снова открыл глаза, граф, сидя в нескольких шагах от него, смотрел на него с выражением угрюмого сострадания и, казалось, беззвучно шептал молитву.
- Доктора, доктора, - простонал Кадрусс.
- За ним уже пошли, - ответил аббат.
- Я знаю, это бесполезно, меня не спасти, но, может быть, он подкрепит мои силы, и я успею сделать заявление.
- О чем?
- О моем убийце.
- Так вы его знаете?
- Еще бы не знать! Это Бенедетто.
- Тот самый молодой корсиканец?
- Он самый.
- Ваш товарищ?
- Да. Он дал мне план графского дома, надеясь, должно быть, что я убью графа и он получит наследство или что граф меня убьет и тогда он от меня избавится. А потом он подстерег меня на улице и убил.
- Я послал сразу и за доктором и за королевским прокурором.
- Он опоздает, - сказал Кадрусс, - я чувствую, что вся кровь из меня уходит.
- Постойте, - сказал Монте-Кристо.

Он вышел из комнаты и вернулся с флаконом в руках.

Глаза умирающего, страшные в своей неподвижности, во время его отсутствия ни на секунду не отрывались от двери, через которую, он чувствовал, должна была явиться помощь.
- Скорее, господин аббат, скорее! - сказал он. - Я сейчас потеряю сознание.

Монте-Кристо подошел к раненому и влил в его синие губы три капли жидкости из флакона.
Кадрусс глубоко вздохнул.
- Еще... еще... - сказал он. - Вы возвращаете мне жизнь.
- Еще две капли, и вы умрете, - ответил аббат.
- Что же никто не идет? Я хочу назвать убийцу!
- Хотите, я напишу за вас заявление? Вы его подпишете.
- Да... да... - сказал Кадрусс, и глаза его заблестели при мысли об этом посмертном мщении.

Монте-Кристо написал:

"Я умираю от руки убийцы, корсиканца Бенедетто, моего товарища по каторге в Тулоне, значившегося под N 59".

- Скорее, скорее! - сказал Кадрусс. - А то я не успею подписать.

Монте-Кристо подал Кадруссу перо, и тот, собрав все свои силы, подписал заявление и откинулся назад.
- Остальное вы расскажете сами, господин аббат, - сказал он. - Вы скажете, что он называет себя Андреа Кавальканти, что он живет в гостинице Принцев, что... боже мой, я умираю!

И Кадрусс снова лишился чувств. Аббат поднес к его лицу флакон, и раненый снова открыл глаза. Жажда мщения не оставила его, пока он лежал в обмороке.
- Вы все расскажете, правда, господин аббат?
- Все это, конечно, и еще многое другое.
- А что еще?
- Я скажу, что он, вероятно, дал вам план этого дома в надежде, что граф убьет вас. Я скажу, что он предупредил графа письмом; я скажу, что, так как граф был в отлучке, это письмо получил я и что я ждал вас.
- И его казнят, правда? - сказал Кадрусс. - Его казнят, вы обещаете? Я умираю с этой надеждой, так мне легче умереть.
- Я скажу, - продолжал граф, - что он явился следом за вами, что он все время вас подстерегал; что, увидав, как вы вылезли из окна, он забежал за угол и там спрятался.
- Так вы все это видели?
- Вспомни мои слова: "Если ты вернешься домой цел и невредим, я буду считать, что господь простил тебя, и я тоже тебе прощу".
- И вы не предупредили меня? - воскликнул Кадрусс, пытаясь приподняться на локте. - Вы знали, что он меня убьет, как только я выйду отсюда, и вы меня не предупредили?
- Нет, потому что в руке Бенедетто я видел божье правосудие, и я считал кощунством противиться воле провидения.
- Божье правосудие! Не говорите мне о нем, господин аббат. Вы лучше всех знаете, что, если бы оно существовало, некоторые люди были бы наказаны.
- Терпение, - сказал аббат голосом, от которого умирающий затрепетал, - терпение!

Кадрусс, пораженный, взглянул на графа.
- К тому же, - сказал аббат, - господь милостив ко всем, он был милостив и к тебе. Он раньше всего отец, а затем уже судия.
- Так вы верите в бога? - сказал Кадрусс.
- Если бы я имел несчастье не верить в него до сих пор, - сказал Монте-Кристо, - то я поверил бы теперь, глядя на тебя.

Кадрусс поднял к небу сжатые кулаки.
- Слушай, - сказал аббат, простирая руку над раненым, словно повелевая ему верить, - вот, что сделал для тебя бог, которого ты отвергаешь в твой смертный час: он дал тебе здоровье, силы, обеспеченный труд, даже друзей - словом, такую жизнь, которая удовлетворила бы всякого человека со спокойной совестью в естественными желаниями. Что сделал ты, вместо того чтобы воспользоваться этими дарами, которые бог столь редко посылает с такой щедростью? Ты погряз в лености и пьянстве и, пьяный, предал одного из своих лучших друзей.
- Помогите! - закричал Кадрусс. - Мне нужен не священник, а доктор; быть может, мои раны не смертельны, я не умру, меня можно снасти!
- Ты ранен смертельно, и не дай я тебе этой жидкости, ты был бы уже мертв. Слушай же!
- Страшный вы священник! - прошептал Кадрусс. - Вместо того чтобы утешать умирающие вы лишаете их последней надежды!
- Слушай, - продолжал аббат, - когда ты предал своего друга, бог, еще не карая, предостерег тебя; ты впал в нищету, ты познал голод. Половину той жизни, которую ты мог посвятить приобретению земных благ, ты предавался зависти. Уже тогда ты думал о преступлении, оправдывал себя в собственных глазах нуждою. Господь явил тебе чудо, из моих рук даровал тебе в твоей нищете богатство, несметное для такого бедняка, как ты. Но это богатство, нежданное, негаданное, неслыханное, кажется тебе уже недостаточным, как только оно у тебя в руках; тебе хочется удвоить его. Каким же способом? Убийством. Ты удвоил его, и господь отнял его у тебя и поставил тебя перед судом людей.
- Это не я, - сказал Кадрусс, - не я хотел убить еврея, это Карконта.
- Да, - сказал Монте-Кристо. - И господь в бесконечном своем милосердии не покарал тебя смертью, которой ты по справедливости заслуживал, но позволил, чтобы твои снова тронули судей, и они оставили тебе жизнь.
- Как же! И отправили меня на вечную каторгу! Хороша милость!
- Эту милость, несчастный, ты, однако, считал милостью, когда она была тебе оказана. Твое подлое сердце, трепещущее в ожидании смерти, забилось от радости, услышав о твоем вечном позоре, потому что ты, как и все каторжники, сказал себе: с каторги можно уйти, а из могилы нельзя. И ты оказался прав; ворота тюрьмы неожиданно раскрылись для тебя. В Тулон приезжает англичанин, который дал обет избавить двух людей от бесчестия; его выбор падает на тебя и на твоего товарища; на тебя сваливается с неба новое счастье, у тебя есть и деньги и покой, ты можешь снова зажить человеческой жизнью, - ты, который был обречен на жизнь каторжника; тогда, несчастный, ты искушаешь господа в третий раз. Мне этого мало, говоришь ты, когда на самом деле у тебя было больше, чем когда-либо раньше, и ты совершаешь третье преступление, ничем не вызванное, ничем не оправданное. Терпение господне истощилось. Господь покарал тебя.

Кадрусс слабел на глазах.
- Пить, - сказал он, - дайте пить... я весь горю!

Монте-Кристо подал ему стакан воды.
- Подлец Бенедетто, - сказал Кадрусс, отдавая стакан, - он-то вывернется.
- Никто не вывернется, говорю я тебе... Бенедетто будет наказан!
- Тогда и вы тоже будете наказаны, - сказал Кадрусс, - потому что вы не исполнили свой долг священника... Вы должны были помешать Бенедетто убить меня.
- Я! - сказал граф с улыбкой, от которой кровь застыла в жилах умирающего. - Я должен был помешать Бенедетто убить тебя, после того как ты сломал свой нож о кольчугу на моей груди!.. Да, если бы я увидел твое смирение и раскаяние, я, быть может, и помешал бы Бенедетто убить тебя, но ты был дерзок и коварен, и я дал свершиться воле божьей.
- Я не верю в бога! - закричал Кадрусс. - И ты тоже не веришь в него... ты лжешь... лжешь!..
- Молчи, - сказал аббат, - ты теряешь последние капли крови, отце оставшиеся в твоем теле... Ты не веришь в бога, а умираешь, пораженный его рукой! Ты не веришь в бога, а бог ждет только одной молитвы, одного слова, одной слезы, чтобы простить... Бог, который мог так направить кинжал убийцы, чтобы ты умер на месте, бог дал тебе эти минуты, чтобы раскаяться... Загляни в свою душу и покайся!
- Нет, - сказал Кадрусс, - нет, я ни в чем не раскаиваюсь. Бога пет, провидения нет, есть только случай.
- Есть провидение, есть бог, - сказал Монте-Кристо. - Смотри: вот ты умираешь, в отчаянии отрицая бога, а я стою перед тобой, богатый, счастливый, в расцвете сил, и возношу молитвы к тому богу, в которого ты пытаешься не верить и все же веришь в глубине души.
- Но кто же вы? - сказал Кадрусс, устремив померкнувшие глаза на графа.
- Смотри внимательно, - сказал Монте-Кристо, беря свечу и поднося ее к своему лицу.
- Вы аббат... аббат Бузони...

Монте-Кристо сорвал парик и встряхнул длинными черными волосами, так красиво обрамлявшими его бледное лицо.
- Боже, - с ужасом сказал Кадрусс, - если бы не черные волосы, я бы сказал, что вы тот англичанин, лорд Уилмор.
- Я не аббат Бузони и не лорд Уилмор, - отвечал Монте-Кристо. - Вглядись внимательнее, вглядись в прошлое, в самые давние твои воспоминания.

В этих словах графа была такая магнетическая сила, что слабеющие чувства несчастного ожили в последний раз.
- В самом деле, - сказал он, - я словно уже где-то видел вас, я вас знал когда-то.
- Да, Кадрусс, ты меня видел, ты меня знал.
- Но кто же вы наконец? И почему, если вы меня знали, вы даете мне умереть?
- Потому что ничто не может тебя спасти, Кадрусс, раны твои смертельны. Если бы тебя можно было спасти, я увидел бы в этом последний знак милосердия господня, и я бы попытался, клянусь тебе могилой моего отца, вернуть тебя к жизни и раскаянию.
- Могилой твоего отца! - сказал Кадрусс, в котором вспыхнула последняя искра жизни, и приподнялся, чтобы взглянуть поближе на человека, который произнес эту священнейшую из клятв. - Да кто же ты?

Граф не переставал следить за ходом агонии. Он повял, что эта вспышка - последняя; он наклонился над умирающим и остановил на нем спокойный и печальный взор.
- Я... - сказал он ему на это, - я...

И с его еле раскрытых губ слетело имя, произнесенное так тихо, словно он сам боялся услышать его.

Кадрусс приподнялся на колени, вытянул руки, отшатнулся, потом сложил ладони и последним усилием воздел их к небу:
- О боже мой, боже мой, - сказал он, - прости, что я отрицал тебя; ты существуешь, ты поистине отец небесный и судья земной! Господи боже мой, я долю не верил в тебя! Господи, прими душу мою!

И Кадрусс, закрыв глаза, упал навзничь с последним криком и последним вздохом. Кровь сразу перестала течь из ран. Он был мертв.
- Один! - загадочно произнес граф, устремив глаза на труп, обезображенный ужасной смертью.

Десять минут спустя прибыл доктор и королевский прокурор, приведенные - один привратником, другой Али, и были встречены аббатом Бузони, молившимся у изголовья мертвеца.